![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
ninasmiСейчас стало модно «расхламление»: все выбрасывают ненужности, даже проводят марафоны и тренинги по избавлению от лишнего. В конце этих занятий счастливые участники говорят, насколько легче им стало жить и дышать после того, как они выбросили 20, 30, 100 вещей. И как тут не посмеяться над бабушками и мамами, хранящими на балконах ковры, а в дальних углах шкафа — десятилетие назад купленное платье? Как не вспомнить добрым словом фен-шуй и дзен-буддизм, которым и приписывают философию выбрасывания?
А я хочу признаться в любви хламу. Именно его мне сейчас больше всего не хватает.
Не знаю, действительно ли дзенцы все выбрасывают, но образ человека, сидящего на циновке в полупустой комнате, где есть только нужное, многих привлекает. Мне же милее пыльные и старые чердаки с предметами столетней давности, сундуки с бабушкиными сокровищами, а если всего этого нет (как не было у меня) — то закоулки шкафа, где лежит мамино подвенечное платье; кладовка, где папа хранит инструменты и сломанные вещи; балкон, где найти можно абсолютно все.
Весь этот хлам — не только воспоминание. Это знак того, что здесь долгое время живут люди, что они жили здесь до тебя, — а значит, смогут жить и твои потомки. Хлам говорит, что пространство квартиры — обжитое. Это дает не только чувство безопасности, но и силу, идущую от корней, — от предков, как бы странно это ни звучало. И я сейчас говорю не только о предметах-воспоминаниях, вроде бабушкиного обручального кольца, а даже об обычной отвертке, лежащей в папиной кладовке.
Нехватку хлама я испытала на себе. Все началось, когда я ушла от родителей. Первое время я страдала только от отсутствия необходимых вещей. Например, что-то сломалось, нужна отвертка — а в кладовке нет никаких отверток, да и самой кладовки не имеется — значит, покупаем отвертку. Оторвалась пуговица — и не полезешь в корзину с шитьем за новой, вместо этого покупаешь пуговицу. Ладно, думала я, все это дело наживное, потом я обрасту вещами, все станет по-прежнему. И действительно, за два года я обзавелась многим — но все равно осталась «дзенцем». И дело не в том, что чего-то не могла купить — все могла, но ничего не хранила, не делала запасов: чувствовала, что на этой квартире пускать корни нельзя.
Потом, после переезда в Александров, я месяц жила в квартире у женщины, у которой было все. Мне требуется пуговица? — Да вот она, в этой баночке. Нужна деревяшка для пересаживания на коляску? — Сейчас пойдем на балкон и найдем что-нибудь. Хочется заплести в волосы ленточку, а то челка на глаза падает? — Если хочешь, мы еще и ракушечку в них вплетем.
За два с половиной года «дзенской» жизни я настолько отвыкла от такого, что мне хотелось плакать от облегчения и чувства безопасности — чувства обжитого пространства, чувства дома, чувства тыла.
В теперешнюю квартиру я переехала с малюсеньким чемоданчиком и двумя большими котами. Кроме этого не было практически ничего: ни посуды, ни полотенец, ни смены белья. Но всеми необходимыми вещами я обзавелась довольно скоро. А вот хлам… Его нет. И самое горькое: я понимаю, что хлам и здесь невозможен.
Недавно мы с Надей решили дать знакомому с собой домашний плов. Нашли баночку, положили в нее еду, — а крышки от баночки найти не смогли (ну, не было ее у нас). Замотали целлофаном, вышли из положения. Ведь отсутствие крышки — не трагедия?
А в родительской квартире на кухне был ящик, где хранились крышки. Родители их никогда не выбрасывали — пригодятся. Также в ящике лежало много не менее нужных вещей: чесночница, молоточек, резиночки и веревочки… И если вдруг мне нужна была крышка, я шла на кухню, открывала этот ящик — и выбирала одну.
Сейчас этот ящик для меня — дороже всех сундуков с сокровищами и чемоданов с деньгами, дороже любых духовных прозрений, полученных в медитации на циновке.
Когда мы с Надей покупаем варенья или соленья, то, съев их, выбрасываем и банку, и крышку. Потому что зачем хранить? Будет нужно — купим, ведь так? — Но правда в том, что ящик с крышками в этой квартире невозможен, как был невозможен в предыдущей.
Я не хочу назад, к родителям — ни за что не хочу. Желание другое и цель одна: найти место, где для меня будет возможен ящик с крышечками, кладовка с отвертками и сломанным монитором, балкон с давно забытыми предметами из прошлого…
Но существует ли оно?
А я хочу признаться в любви хламу. Именно его мне сейчас больше всего не хватает.
Не знаю, действительно ли дзенцы все выбрасывают, но образ человека, сидящего на циновке в полупустой комнате, где есть только нужное, многих привлекает. Мне же милее пыльные и старые чердаки с предметами столетней давности, сундуки с бабушкиными сокровищами, а если всего этого нет (как не было у меня) — то закоулки шкафа, где лежит мамино подвенечное платье; кладовка, где папа хранит инструменты и сломанные вещи; балкон, где найти можно абсолютно все.
Весь этот хлам — не только воспоминание. Это знак того, что здесь долгое время живут люди, что они жили здесь до тебя, — а значит, смогут жить и твои потомки. Хлам говорит, что пространство квартиры — обжитое. Это дает не только чувство безопасности, но и силу, идущую от корней, — от предков, как бы странно это ни звучало. И я сейчас говорю не только о предметах-воспоминаниях, вроде бабушкиного обручального кольца, а даже об обычной отвертке, лежащей в папиной кладовке.
Нехватку хлама я испытала на себе. Все началось, когда я ушла от родителей. Первое время я страдала только от отсутствия необходимых вещей. Например, что-то сломалось, нужна отвертка — а в кладовке нет никаких отверток, да и самой кладовки не имеется — значит, покупаем отвертку. Оторвалась пуговица — и не полезешь в корзину с шитьем за новой, вместо этого покупаешь пуговицу. Ладно, думала я, все это дело наживное, потом я обрасту вещами, все станет по-прежнему. И действительно, за два года я обзавелась многим — но все равно осталась «дзенцем». И дело не в том, что чего-то не могла купить — все могла, но ничего не хранила, не делала запасов: чувствовала, что на этой квартире пускать корни нельзя.
Потом, после переезда в Александров, я месяц жила в квартире у женщины, у которой было все. Мне требуется пуговица? — Да вот она, в этой баночке. Нужна деревяшка для пересаживания на коляску? — Сейчас пойдем на балкон и найдем что-нибудь. Хочется заплести в волосы ленточку, а то челка на глаза падает? — Если хочешь, мы еще и ракушечку в них вплетем.
За два с половиной года «дзенской» жизни я настолько отвыкла от такого, что мне хотелось плакать от облегчения и чувства безопасности — чувства обжитого пространства, чувства дома, чувства тыла.
В теперешнюю квартиру я переехала с малюсеньким чемоданчиком и двумя большими котами. Кроме этого не было практически ничего: ни посуды, ни полотенец, ни смены белья. Но всеми необходимыми вещами я обзавелась довольно скоро. А вот хлам… Его нет. И самое горькое: я понимаю, что хлам и здесь невозможен.
Недавно мы с Надей решили дать знакомому с собой домашний плов. Нашли баночку, положили в нее еду, — а крышки от баночки найти не смогли (ну, не было ее у нас). Замотали целлофаном, вышли из положения. Ведь отсутствие крышки — не трагедия?
А в родительской квартире на кухне был ящик, где хранились крышки. Родители их никогда не выбрасывали — пригодятся. Также в ящике лежало много не менее нужных вещей: чесночница, молоточек, резиночки и веревочки… И если вдруг мне нужна была крышка, я шла на кухню, открывала этот ящик — и выбирала одну.
Сейчас этот ящик для меня — дороже всех сундуков с сокровищами и чемоданов с деньгами, дороже любых духовных прозрений, полученных в медитации на циновке.
Когда мы с Надей покупаем варенья или соленья, то, съев их, выбрасываем и банку, и крышку. Потому что зачем хранить? Будет нужно — купим, ведь так? — Но правда в том, что ящик с крышками в этой квартире невозможен, как был невозможен в предыдущей.
Я не хочу назад, к родителям — ни за что не хочу. Желание другое и цель одна: найти место, где для меня будет возможен ящик с крышечками, кладовка с отвертками и сломанным монитором, балкон с давно забытыми предметами из прошлого…
Но существует ли оно?
